Мои твиты

• Сб, 12:47: RT @tina_kandelaki: На встрече с наблюдателями из корпуса "За чистые выборы".

Моя первая учительница – «Жуков»

В детстве все кажется главным в твоей жизни:  и небо огромное, хочется летать как птицы, но не можешь, и земля большая, за день не обойдешь. В шестьдесят лет вместе с внуками приходят воспоминания.

Когда же мне исполнилось шесть лет, я ходил в сельский детский сад. И мне он не слишком нравился. И то, что там кормили кашей каждый раз, а мне хотелось лапши с мясом, и то, что давали холодный компот из сухофруктов. А дома я любил доставать из горячего компота разбухшие груши и подолгу грызть, особенно, когда попадали семечки. И воспитательница была больше занята кухней, чем занятиями с нами. Да, видимо, и мы не слишком слушались, уже стали «старшей» группой.  

В один из таких дней папа меня спросил: «А не надоело тебе ходить в садик?», на что я сразу ответил: «Досмерти не хочется». «Да, - сказал он, - рано тебе об этом думать». И тут же предложил решение. «Тут, говорит, учительница новенькая приезжает, как раз набирает учеников в первый класс. Конечно, по закону тебе еще рано, но походишь добровольцем, а когда тебе семь исполнится, там и зачислим».

Только спустя годы я понял столь длинную папину «тираду», как мне тогда показалось. Дело в том, что мой отец Мухибулла был директором той самой школы в селе Насибаш Салаватского района Башкирии, и по долгу службы, набирал учителей для младших классов с преподаванием предметов на трех языках: татарском (наше село численностью около 1000 человек было татарским), башкирском (соседние деревни были башкирскими) и русском (в двух километрах от нас начиналась Челябинская область, где в округе были русские деревни).

Как раз в тот год папе удалось «уговорить» выпускницу Уфимского педагогического училища Брежневу Антонину Ивановну, коренную уфимку, проживавшую в частном доме возле телецентра, уехать за тридевять земель в горы Уральские и заняться обучением несмышленышей, которые по-русски то знали лишь слова про папу и маму, и может, «здрасте - до свиданья».   Как это ему удалось, папа так и не рассказал мне, а я не спросил у него в свое время. 

В общем, в первые месяцы в школе у меня была полная «лафа», как сказал бы сейчас мой внук: на занятия я ходил с большим удовольствием: писал, что хотел, делал, что нравилось. Меня никто не спрашивал, оценки мне не ставили. Кайф продолжался полгода. 1 января мне стукнуло семь лет, и «лафа» кончилась. Начались будни.

А они оказались более суровыми, чем я ожидал. Появился какой-то предмет, называемый, как понарошку, «чистописанием». У меня выходило сплошное «грязно-писание». Особенно в этом важном деле мне «помогала» перьевая ручка, из которого в самый последний момент сбегала ненавистная клякса. Она не убиралась даже после интенсивной стирки чернильным ластиком. Мои оценки по чистописанию никак не поднимались выше двойки. Я тайно надеялся, что к четвертому классу, чистописание закончится как предмет. Но не тут-то было.

В один из дней случилась контрольная по «любимому» мною предмету, и, как назло из-за проклятой чернильницы-непроливашки (и почему его так прозвали?), у меня на тетрадь попало целых две кляксы. Я понимал, что это перебор и не хотел уже отдавать тетрадь. Но моя любимая учительница, благодаря которой я проявлял жуткий интерес ко всему русскому (она была единственной русской в нашем селе по происхождению), решила, что у меня перебор с кляксами, и я должен быть наказан.

Наказание последовало незамедлительно.

Она тут же на всю оставшуюся страницу вывела жирную красную (не красивую, а позорную) единицу. И показала мне ее в упор, поднося мои кляксы на пять сантиметров от моих глаз. Показала каждому однокласснику, а их у меня было целых тридцать. Но это еще не все.

Она почему-то решила отомстить моей тетради, хотя она была, на мой взгляд, не причем. Она вывела меня вперед и торжественно перед классом порвала мою тетрадь пополам. Потом на четвертинки. Дальше ей не хватило сил, и она открыла задвижку круглой голландской печи, согревающей наш класс в зимнюю стужу, забросила клочки тетради подальше и кочергой помешала дрова. Остатки тетради вспыхнули огнем, и про себя думал: «Ничего страшного, таких единиц я сам ставлю чуть ли не каждый день».

Дело в том, что моя мама тоже была учительницей начальных классов, только на класс старше и учила детей в школе на татарском языке. И вот со школы она приходила с большими кипами тетрадей, а проверять просила меня. Нас было пятеро детей, а маленькой было всего-то годик, и, видимо, сама не успевала. Мне же на стопку хватало часа. Оценки поначалу ставил на промокашке, а мама переводила в тетрадь. То ли оттого, что дети догадывались, то ли я «заслужил», но мама потом разрешила ставить оценки прямо в тетрадь. Видимо, не зря я получил кличку «интеллигент», по тем временам сопровождаемый определением «гнилой».

И стою я, виноватый во всем, и думаю, ну уж тетрадь-то новую все равно у мамы «достану». И мне самому в старой тетради эти кляксы поднадоели. Правильно учительница сделала, что отправила мои кляксы в топку.

В четвертом классе мои мучения закончились благополучно. Не стало «любимого» мною чистописания, и учебный год я закончил «ударником» - так называли тех, кто не имел плохих оценок и троек. Антонина Ивановна, видимо, в знак признательности моим стараниям на летних каникулах взяла нас с собой в Уфу на экскурсию к себе домой. Жила она в частном доме возле только что открытого телецентра. Мы, конечно же, привезли с собой ненастную погоду северо-востока Башкирии: сплошной дождь и тучи мешали нам рассмотреть телевизионную башню, а подняться наверх нам не разрешили. Мы всё кружили возле толстого основания и удивлялись, как это тучи её не сносят. Прошлись мимо величественного Башкирского государственного университета, куда я поступил впоследствии на физико-математический факультет, здания бывшего педагогического университета, где после войны учился мой папа. Спали мы в чулане на топчане, укрывшись одним одеалом на всех, и, как по команде, одновременно поворачивались ночью на другой бок.

В последний день поездки произошло чудо. Облака куда-то разлетелись, открылась вершина телебашни и с высоты уфимской горы мы увидели панораму Башкирии: железнодорожный мост, уходящий в Москву, бескрайние леса, поля и далекие горы. В тот же день нам посчастливилось проехать на трамвае до города Черниковск. По пути с широко раскрытыми глазами смотрели вблизи на взлетающий самолет и приземлившийся вертолет, похожий на стрекозу, и здание аэровокзала с «петушком». Правда, петушок я разглядел уже потом, когда он стал автовокзалом, а ныне и вовсе Южным автовокзалом, в отличие от Черниковского - Северного.      

Но, несмотря на чудесное путешествие, какая-то детская обида осталась, хотя я много раз благодарил свою первую учительницу и «в глаза», и «за глаза» за «науку». Она учила и моего младшего брата, и многих моих односельчан за свою долгую педагогическую деятельность. Высокая, стройная, с красиво поставленным звонким голосом могла тебя и приветить, похвалить, и сказать, если что не так.

Ненависть к чистописанию как-то ушла с появлением шариковых ручек и ноут-буков, а любовь к русскому языку осталась. Теперь уже ученики моих учеников пишут статьи и на русском, и на английском, печатаются в престижных международных журналах.

Я долго не мог понять, пинять и объяснить ее поступок. Кроме того, что она искренне желала научить меня чисто- или правописанию, я ничего не мог тогда придумать. Спустя десятилетия я от непонимания многих поступков людей, занялся поиском типов личрностей, склонных к тем или иным поступкам.

В своих многолетних изысканиях и поисках я познакомился с заведующим кафедрой психологии одного из ведущих вузов республики, доктором психологических наук, профессором Мамоновым Эврипидом Гордеевичом. Меня поражали его обширные знания (не зря его звали «эври»стичным) по психофизиологии и его уникальная способность ставить диагнозы болезней на расстоянии по поведению человека. Я все допытывался, как у него это получается, и насколько обоснованны диагнозы. Он подвел строгую научную базу: многолетний опыт работы с больными и наблюдения за поведением пациентов. Особенно поразил меня, поставив мне самому диагноз, который не был известен даже моим врачам.

Я спрашивал у него, кто он сам с точки зрения психологии, есть ли у него какой-нибудь определенный тип личности. Я думал, что быстро у него получу ответ, и удовлетворю свое любопытство. К сожалению, он рассказывал, что по одному из тестов у него такие- качества, а по другому – иные характеристики. Я «прижимал» его конкретными вопросами.

Вот, например, дерево: ствол белый с черными полосками, ветки свисающие, кудрявые, листья похоже на сердечко, Вы что скажете? – Береза! Так ответит любой русский, татарин, возможно, и американец, если он с Северной Америки. А вот Вы кто? – опять слышу от него ответы из тестов, где спрашивают, что ты предпочитаешь, и на основе полученного ответа, тебе дают те или иные характеристики.   

Видя затруднения с ответами о самом себе, я попросил его дать характеристику своей супруге, может он о ней знает гораздо больше, как-никак прожили вместе около сорока лет? Он начал описывать ее многочисленные таланты, красоту и величие. Я ответил, что про ее замечательные внешние данные и многочисленные способности совсем нетрудно догадаться. Однако, он так и не смог научно описать и свою супругу – неординарную личность одним словом или предложением.

В конце концов, мне пришлось самому углубиться в тему. Она оказалась много занятней и непонятней, чем та наука, где я работал, и, как мне казалось, чего-то успел понять, хотя многого еще не узнал, может мои ученики откроют больше и пойдут дальше.

Как я уже говорил, я закончил физико-математический факультет, занимался структурной химией, а любовь у меня была к биологии. В смысле, девушка, в которую я влюбился в девятом классе, стала биологом,  а после армии потом мы с ней поженились.

Так вот, должны же быть общие законы природы, открытые в физике, химии и биологии, наверняка должны работать и в психологии, если только речь идет о науке. Мне осталось найти те самые «элементы» в науке психологии, так как ряд общих законов природы уже известен. Дело мне казалось за малым, однако, оно оказалось самым сложным занятием.

Тут меня и осенила догадка швейцарского психолога Карла Густава Юнга об основных характеристиках личности: рациональный и иррациональный (в смысле «не»), логика и этика, интуиция и сенсорика, экстраверт и интроверт. Он создал вполне логичную теорию, однако не сумел показать его практическое использование. Многочисленные последователи пытались применить теорию Юнга: составили тесты (Майерс-Бриггс), описали шестнадцать психотипов, придумали даже тривиальные названия. Где-то тесты работали, однако из-за многочисленных сбоев психологическое общество, в конечном итоге, отказалось от дальнейшего использования предложенных тестов.

К сожалению, в классификации Юнга недоставало всего-то ничего, еще одной пары элементов для классификации. И, как в последствии оказалось, самых существенных на мой взгляд: оснований для принятия решения: либо «решаю за тебя» - «мужской» психотип, либо «принимаю твое решение» - «женский» тип принятия решения.

Причем, совсем не обязательно, какой ты биологический тип: мужчина или женщина. Психологически «мужским типом» может обладать и женщина, вполне красивая, женственная снаружи, и как кремень, «железная леди» изнутри. Совсем как в духе премьер-министра Великобритании Маргарет Тетчер, которая когда-то приняла неоднозначное и трудное для страны решение об объявлении войны Аргентине. И ведь, (так и лезет заразное слово) «зар-раза», выиграла ее за тридевять земель на Фолклендских островах в Южной Америке.      

Такая была и моя первая учительница: классный «Руководитель – Жуков». Я был знаком с биографией полководца Жукова Г.К. не только по его автобиографической книге (я случайно приобрел во время своей службы после университета в Группе Советских войск в Германии – на родине она не продавалась), но и из уст его однополчан и командира нашей дивизии. Он, действительно, принимал реальные решения: миллионы жизней наших отцов и дедов были отданы за Победу над чумой двадцатого века – фашизмом. Германия, к счастью, переболела этой чумой. Мы, похоже, так и не приобрели иммунитет.

Так вот, Антонина Ивановна приняла единственное правильное решение: взяла на себя роль судьи, приговорила и привела свой приговор в исполнение: наказала виновного.

Она должна была это сделать, ну просто была обязана. На меня же это подействовало магически и адекватно: у меня появился иммунитет к нападению: пережить, выжить и победить, нет-нет совсем не физически, но морально, пойти другим путем, дальше и выше. В армии я стал командиром противотанкового взвода, и каждую неделю мы всем взводом уничтожали виртуальный танковый полк из тридцати фанерных танков. И это потом помогло в реальной жизни, в науке нет проторенных путей.  

Брежнева Антонина Ивановна почти пятьдесят лет прожила в нашем «глухом» селе, из которого вышли автор татарско-русского словаря Ганиев Фуат, поэт Михаил Львов, ученый-востоковед первооткрыватель киргизского «Манаса» Каюм Мифтахов.

Лет пять назад по жизненным обстоятельствам она вернулась в родную Уфу, и я потерял ее следы: ни телефона, ни адреса она не оставила. Мои поиски приводили меня к отчаянию. И только несколько дней назад мне случайно удалось добыть номер ее дома, где она проживала в последние дни. За три дня я обошел все квартиры четырех подъездов длинного дома «хрущевки». «Подъездные алкаши»  с подозрением отнеслись к моему появлению с портфелем. Бабки постарше видели во мне «Раскольникова» со своим инструментом. В последний день приехал полицейский патруль с сиреной, я уже хотел честно признаться, что ищу свою первую учительницу. Но им было не до меня, они стали разбираться с местными алкашами.

Наконец, в последнем подъезде на третьем этаже одна пожилая женщина рассказала, что этажом выше жила интеллигентная женщина с красивым голосом, и звали ее Тоня – добрая и отзывчивая. И я понял, что это она – моя первая учительница.

И понял, что признаться в любви никогда не поздно. 

Леонард М. Уральский
25.02.2012

Однорукий рыбак – старик Хэм

В шесть моих лет я мечтал о настоящей рыбалке. Мне хотелось попасть на широкое море и поймать настоящую рыбу. Как в сказке, и попросить ее исполнить мою мечту о полете, как мне часто снилось. Мне удавалось увернуться от электрических столбов и проводов. Иногда даже обгонял больших птиц, паривших в небе. Но мама трогала за плечо и предлагала теплое утреннее молоко. И сна больше не было.

В нашем селе располагалось сельпо, так называлось заведение по сбору продуктов подворных хозяйств. Там за одно свежее яйцо, взятое  безо всякого спроса мною из-под домашней курицы, я приобрел рыболовный крючок, а за другое яйцо – леску. Палок у меня всегда хватало, и я как-то смастерил великолепную, на мой взгляд, удочку. Теперь оставалось добиться у мамы разрешения на рыбалку. Видимо, мне удалось прикинуться послушным мальчиком, и запросы у меня были  лишь до уличного пруда на местной речке, которую куры запросто переходили вброд. Но я знал, что там водится слишком мелкая рыба, которую мы часто ловили для удовольствия руками. И я пошел вдоль улицы, прошел ее, вышел по дороге в длинную гору, и в первый раз сам пошел за горизонт на полноводную реку – приток Юрюзани. Удочка за плечами, и весь мир подо мной, вот и граница с соседней областью - хутор, где живут бородатые мужики и выращивают репу. Наконец-то я один, сам на рыбалке. Первый выход в свет я начал солидно. Накопал ножичком червей на берегу. Запустил с берега удочку, сижу. Ну не клюет, ну нисколько. Обидно, не ловится совсем. Мне бы хоть какую, я был уже согласен и на простую рыбу.

Тут на телеге подъехали мужики и буквально неподалеку от меня вытащили поставленную на ночь «морду», буквально кишащую рыбой. Они подозвали меня, спросили, много ли я поймал? Видя мою кислую рожу, они догадались отсыпать в мое ведерко мелочь. Я так обрадовался, что домой приду не пустой. Видимо, думал, «золотая рыбка» мне их прислала. И зашагал домой в надежде, что мать мне их пожарит, и я буду с хрустом грызть прожаренные хвостики.

Дома меня встретила мама. Увидев мелочь в ведре, она жутко обрадовалась, взяла маленький топорик, порубила их и бросила курям. У меня чуть не потекли слезы, но я сдержался. Хотел есть, но не подавал виду, что голодный. А куры были очень рады, и быстро все склевали, но они не могли знать, откуда у меня удочка. Может, об этом догадалась мама?

А на следующий год я подготовился основательно. Бригадир в колхозе пригласил ребят на прополку свеклы. И я согласился взять целый гектар. Не слишком это детское занятие - париться под солнцем, но за неделю я как-то справился. Не зря мой дедушка учил меня сажать и копать картошку – его родной сын, мой дядя, не вернулся с войны. 

А потом колхозный бригадир пригласил в правление за деньгами, неслыханными по тем временам – половину маминой зарплаты. И я решаюсь купить взрослый велосипед «ЗИФ» - Завод имени Фрунзе. Продавец мне и говорит, зачем же тебе, такому малому - велосипед, купил бы конфет, хватило бы на целый год. И я ему, пусть конфеты кушают девочки, сам ноги под рамку и уехал из магазина. Мать тоже расстроилась: лучше бы долги отдать, а то все время без денег до зарплаты сидим. Но я-то точно знал, зачем мне велосипед!

 Через три дня, после того как у меня прошла боль в пояснице от постоянного верчения ужом под рамкой, я сообщил родителям, что еду на их родину к моей единственной бабушке в соседнюю деревню. Дело в том, что бабушка была строгой, но я знал много других родственников по папиной и маминой линии. Путешествие в 15 километров мне доставило большое удовольствие, особенно последний трехкилометровый  спуск в ущелье реки Ай. Я даже успел посидеть на кресле, только подтормаживал на поворотах. У бабушки попил чай медом, а младший брат отца, мой дядя показал мне своих пчел. Мне они не понравились, так и норовят укусить в затылок. А я страсть не люблю, когда кусают в затылок. Брр, до сих пор.

Остановился я у папиной сестры – моей тети. У них была большая семья – семеро детей, и выдающийся дядя Альтаф, высокий, стройный красавец, любил шутить. Жену называл «мамой», а мне устроил настоящий допрос: «Вот мы кушаем вареники – «казан кэкресен», как будет это по-русски?». Я, не моргнув глазом, все-таки учусь в русском классе, выпалил: «Котелкины пирожки». Он объяснил своим детям, вот как надо говорить по-русски. Так получилось, в конце своей жизни, он, тяжело больной, не мог уже говорить, и пальцем мне все показывал, как едят вареники, «котелкин пирожок».

Меня уложили спать на полу восьмым по счету, утром не будили на свежее молоко. Рай, да и только.

На следующий день, дядя позвал меня на рыбалку. Дело в том, что он с войны пришел с одной рукой, и ему нужен помощник. Его собственный сын всячески увиливал от этого дела, а я согласился.

Мне дал небольшую удочку, а сам взял настоящие рыболовные снасти: длиннющие удилища с большими самодельными крюками. Мы спустились вдоль длинной скалы и остановились возле поворота реки на косе. Он дал мне задание половить живцов, пока он готовил снасти. Мне казалось, живцы сами бросаются на крючок. Он приободрил меня, потрепав за затылок одной рукой. Насадил моего живчика на свой крюк, и закинул его почти до другого берега и стал потихоньку тянуть. Где-то на посередине реки удочку потянуло, и он попросил меня взять камень. Я подобрал овальный камень по руке и приготовился. Он одной левой рукой осторожно выводил рыбу на мелководье. Тут я отрезал рыбине путь и с первого раза попал ему по бошке – толстый и жирный окунь, нашшш!

И пошла удача.

Мы возвращались довольные через всю деревню: он со снастями на плечах и я с добычей на палке. Тяжело, конечно, но своя ноша не тянет. Вот, думаю, почему его сын, мой ровесник, уже не ходит на рыбалку.

Через три дня он снова позвал меня на рыбалку. На этот раз удача отвернулась от нас. Во-первых, он забыл купить курево, и оно у него кончилось сразу. Меня, конечно же, молодого погнал в магазин за тридевять земель. В магазине я проявил инициативу, вместо заказанного им «Беломор-канала», я прибавил свои деньги и купил более дорогой, как мне показалось, более красивый «Прибой». Это примерно также как, например, мне жена вместо «Аргументов и фактов» купила бы мне «Желтую газету». Он лишь высказал презрение к этому куреву, хотя я боялся, что он снова погонит в магазин, но, видимо, деньги у него кончились. До самого обеда, он безуспешно бросал крючок на тот берег, и иногда вытаскивал корягу. И все про себя ругал никудышные папиросы. Давай, говорит, свою последнюю рыбешку и пойдем домой, не судьба нам словить удачу сегодня.

На середине реки у него крючок как будто зацепился за корягу, и он сгоряча аж сматерился по-фронтовому. Меня, сына фронтовика  не смутило, но и я расстроился не на шутку, все-таки крючок из нержавеющей проволоки, да и леску миллиметровую не найдешь. И я во всем кругом виноват. Но коряга отчаянно рванула и чуть не утащила дядю в глубину. Он уперся об камни, и, играя в поддавки, задним ходом старался уйти к берегу. Крикнул мне, мол, бери камень покруче. Я нашел камень побольше, приготовился. Но когда стали подниматься волны от рыбины, меня охватил страх. В голову ему я не попал с первого раза, и шлепнулся воду, то ли от удара, то ли поскользнулся на камнях. Дядя, схватив большой камень одной рукой, сам старался оглушить рыбину, и в то же время, не попасть мне в бошку. Я думал, что мне наступает конец, и я уже тону. Но он как-то удачно попал и рыбина стихла.

У меня кончились силы, и рыбину тащил на плече мой дядя, а она хвостом волочилась по земле. Мне же достались снасти. Но на улице в деревне я тут же воспрял духом от восхищения сельчан, и дядя был довольный, даже день без курева. Большая семья встречала нас, открыв большие ворота. Рыбина оказалась щукой. Он положил ее на деревянные козлы, и распилили мы ее двуручной пилой. Из живота достали мы окуня, а в нем был щуренок. Оказалась «тройная» рыба. Каждому соседу досталось по «полену» рыбы.  

Ему бы на безлюдный остров в океане, он бы выжил. И жил бы с большим удовольствием, слившись с природой, и семью бы прокормил. Уже став взрослым, я узнал его в повести Хемингуэя «Старик и море». Он писал точно про него: суровый юмор, ежедневный риск, борьба с суровой природой и неуемная жажда жизни.

Леонард Уральский
25.02.2012

Моя младшая сестренка София - Мадонна.

Когда привезли домой из родильного отделения моего младшего брата, я открыл большие ворота во дворе школы, где мы жили в служебной квартире. Мне как раз исполнилось три года, и я был уже довольно большой по сравнению с ним. Я даже к воротам прибежал первым и сумел открыть!

А в мои шесть лет родилась сестренка, которую мама с папой назвали София. Так, меня родители приняли за воспитателя. Я часто оставался с ней, когда мама с папой уходили вечером на спектакль. Больше всего сестренка любила свою люльку, подвешанную на тракторной пружине к балке над потолком. Я привязывал веревку к ноге, и, раскачивая ногой, часами мог читать ей сказки. Правда, после нескольких минут она засыпала, и я уходил в свою книгу.

В один из таких удачных дней мои старшие брат и сестра вернулись со школы пораньше. И, несмотря на мои жуткие протесты, решили поучаствовать со мной в деле воспитания. Сестренке тоже понравилась наша большая компания, и начала визжать от большой амплитуды раскачивания. Ведь и брат был старше меня на шесть лет, и сестра на три. Тут как тут подбежал и младший братишка, где-то возле пола запрыгнул в люльку и начал нас подначивать: давай, давай!

Мы и дали. Прицепились все, раскачались до пола. Мы бы пошли и дальше, если бы смогли. И вдруг пружина лопнула, но как-то удачно прошла мимо сестренки, и чуть царапнув мой нос, отскочила под стол. Мы в шоке, только сестренка рада, смеется, видно не понимает, что случилось. Брат переживает, всё сестру мою старшую ругает, как  же мол, бесстыжая,  забралась в люльку. Только я немного пострадал, и мне не попало.

Мы были очень самостоятельные. Как-то раз за столом обедаем, тихо доедаем суп со вкусной лапшой. Но она никак в деревянную ложку не попадает, а которая попадает, все норовит слететь по дороге в рот. И тут одна длинная, как спагетти, лапшица со старшей  сестренкиной железной ложки из нержавеющей стали слетает прямо на свежевыстиранные брюки моего старшего брата. Он как за старшего тут же принимает меры: хлоп ей по лбу деревянной ложкой. Ложка вдрызг ломается, и опять, конечно же, отлетает в мой длинный нос. Но тут уже сестра не выдерживает. Дает сдачу брату ложкой по бошке. А ложка-то у нее оказалась железная, да и рука ничего себе, в кровь головушку брата и разбила. Я брату голову холодной водой отливаю, младшая сестренка все переживает, голову платочком перевязывает.

Славно поели. В следующий раз тишина за столом, только ложки по тарелке стучат.

Младшая сестра была любима всеми, в первую очередь родителями, и мы, трое братьев всегда защищали, да и никто не смел и смотреть в ее сторону. Особенно любил его наш названный «дедушка». Он всегда приходил по делу: со мной договаривался со мной сажать или убирать картошку, а конфеты приносил сестренке. С тех пор и осталось, пусть девочки жуют конфеты, не мужское это занятие.

Прошли годы. Проводил я брата в армию. До сборного пункта ехали на товарняке. Это поезд такой для перевозки грузов. Свежий упругий воздух в движении, но иногда дым паровоза доходит. А обратно возвращался домой уже один в цивилизованном вагоне.

Тоска дикая, я жизни без брата не представлял. В двенадцать лет сразу стал взрослым. Всех врагов старался превратить в друзей, и иногда это удавалось.

Брат служил в Латвии – это была союзная республика такая в Советском Союзе. Остался там и женился на псковичанке. Работал на железной дороге, хотя рисовал картины настоящие, а не всякие такие подделки в магазинах.

На пятом курсе университета я предложил своей будущей жене слетать к ним в гости, посмотреть на их житие-бытие. На две стипендии купили мы билеты на самолет «туда-обратно». Да, были однако времена, ты не поверишь. Да и сам до сих пор удивляюсь, и сейчас не могу доехать каждый год и до Москвы со своей «профессорской» зарплатой. В Риге попали на орган в Домском Соборе, и с тех пор никогда не пропускаю шестичасовую воскресную службу в католических соборах в городах, где приходилось мне бывать.

Жил мой брат припеваюче, в огромной, на мой студенческий взгляд, квартире. Оккупант ему говорю, и только. Даже садик крошечный развел возле дома, и ягодки собирает приличные.  

Потом он пригласил мою младшую сестру Софию. И она в Латвии закончила университет, стала работать. Приняла она латышей за своих, выучила язык, стала работать. Но что-то не сложилось у нее там, вернулась на родину в Урал, город Челябинск. Нашла свое женское счастье, родила двух девочек, полюбила – приняла мужа своего. И бесконечно любит чужих детишек в детском саду. В свои пятьдесят расцвела как истая женщина.

А брат так и прожил жизнь на «чужбине», а в конце распался Союз. Из «дикого», как мы тогда называли, Запада вернулась хозяйка дома, где жил мой брат со своей женой и двумя дочерьми. И выгнала она моего брата с женой на улицу. И вещи не сумели продать. Уехал он со своей женой на родину в Псковскую область, в ее родительский дом на натуральное хозяйство.

Плохо было брату, старые болезни вскрылись. Стали хронические болезни одолевать.  И кто б подумал, что помощь какая придет – откуда? Только выросшая в любви истая женщина Мадонна с картины Леонардо да Винчи способна на такой поступок.

Я сам-то много раз собирался поехать к брату, но все меня пугал четверной адрес: Псковская область, такой-то район, такое-то село, такое-то почтовое отделение, и такая-то деревня, между которыми десятки километров непроезжей в непогоду дороги. Впрочем, это характерно не только для северо-западной части России, но и у нас на Урале легко зарыться казалось бы на ровном месте.

Несколько лет назад собрался поехать вместе со своей женой и внуком на машине, хоть брат и говорил, не езжай, не доедешь. Я думаю, раз позвали меня с почетом на крупнейшую международную конференцию в Санкт-Петербурге с приглашенным докладом, надо ехать, заодно, думаю, заеду к брату.

Нагрузились мы едой в полный багажник Рено «Логан». Внук ошалел от такого количества кукурузных палочек и пепси колы без ограничений, что стало его тошнить. Потом пошел ужасный ливень, что дворники не успевали смывать потоки воды с лобового стекла. Нам пришлось остановиться и переждать неподалеку от высоковольтной линии электропередачи грозу. После знаков ограничения скорости, многие километры не было перекрестных дорог, и только в конце действия знака в кустах поджидали «друзья водителей» с радарами. А я дал себе зарок не нарушать правила дорожного движения в дальней поездке, но напряжение уходило внутрь. Да и предостережение брата не давало покоя. Я никогда так тяжело не ехал, тем более на новой машине. Даже на подержанной «Ниве» из г.Нижневартовска добрался за 28 часов, преодолев 2 тысячи километров сибирских дорог. А тут всего-то шестьсот несчастных километров.

Ближе к Казани мой внук Ильгам несколько оживился, и вдруг воскликнул: «Деда, это не Казань, это Амммерикааа!». У меня же не было ни сил, ни времени оглядываться. И, наконец, добрались мы до подножия Казанского Кремля.

Он опять за свое: «Берем Казань, берем Кремль, на казематы, уррра!!!». И я, «драный» или «дряной» татарин, чуть не побежал за ним. Это ж надо же, что сидит в наших генах, или это не слишком правильное воспитание? Конечно же вина во мне самом. Не знаем мы своей истории, не читаем Льва Гумилева, а только всем доступные многотомные истории Карамзина, которые начинаются десятым веком. Что было до этого, пустое поле? Нет, была Великая степь, и могучая Русь, только знать нам об этом до сих пор грех, собираемся учить место России в современном мире, но, не зная истории, и место можно легко потерять.  

Да «взяли» мы Кремль, кремлевские казематы облазили. Нашли удивительной красоты мечеть «Кул Шариф» рядом с кафедральной церковью Казанской божьей матери. Подивились казанских красотам. И только выехали в путь, по сотовому телефону сестра моей жены донесла до нас печальную весть о кончине ее матери, моей «золотой» тещи.  Любил я ее тоже за доброту ее, не только за блины – каждый раз полную сковородку. Никак забыть не могу.

Внук услышал наш разговор о наших колебаниях, и сказал сразу, что надо ехать обратно. Дело в том, что он целый месяц со своей бабушкой, по совместительству с моей женой, жили у прабабушки. И у него была полная свобода играть в казаки-разбойники с округой и носиться по крышам сарая и бани.  Надо, говорит, дом сразу занимать, а то другие успеют.

До нас сразу не дошло, уже потом мы сообразили, не в меру практичные люди растут.  

И вернулись мы обратно, похоронили маму моей супруги, прабабушку внука и, по совместительству, «золотую» тещу. И жили мы там еще сорок дней, и ночей.

Наступила зима, тоска гнетет и меня, и мою супругу, которая наконец-то пошла на пенсию. И вдруг приезжает к нам луч света в нашем темном царстве - проездом из-под Парижа моя младшая сестренка София. Одетая – приодетая, пахнет заморскими духами. И рассказывает про житие-бытие моего брата, к которому ей удалось попасть прошедшим летом.  И про Испанию рассказывает, про МонМатр и Елисейские поля. Подарила моему внуку боксерские перчатки, и мне, как спарринг-партнеру. Устроила матч века: «Внук (шесть лет) против деда (шестьдесят), а сама взялась за судейские дела. В «неравной» борьбе дед проиграл первый и второй матч, а третий еле удалось закончить вничью, и то по очкам.   

Расшевелила она наше болото, разожгла огонь в нашем очаге.

Женщина, которая живет ради жизни. Принимает мир таким, каким он есть. Радуется встающему солнцу и наступающей ночи. И знает, как увлечь жизнью малых и глупых, старых и больных.

Такой я увидел Мадонну в Лувре. Я долго искал эту картину, думал, что она в Италии. Но Леонардо да Винчи вывез ее во Францию. И когда в свои сорок лет я встретил ее, я «уплыл», мое сознание слилось с картиной. У меня было море вопросов к автору картины, кто же она такая, в чем заключатся «автопортрет». И получил четкий ответ, правда, до меня дошло лишь через десять лет. Оказывается, Леонардо нарисовал свой психологический автопортрет. Основное сходство с портретом состоит лишь в способе принятия решения. Портрет человека, воспринимающего мир таким, какой он есть - женский психологический тип.

Он же изучает глубины и законы мироздания, защищает этот мир своими знаниями - логико-интуитивный интроверт женского типа. В этом его отличие от мужского начала, принимающего решения за других людей, способного ради достижения цели казнить инакомыслящих,  как Робеспьер во имя победы революции. Правда, и сама революция не больно щадит и почитает своих зачинателей.  

Таким женским типом, наверное, обладал и великий гуманист Махатма Ганди, подаривший людям любовь к миру.

Леонард Уральский

25.02.2012

Энтузиаст – Вашингтон в женском облике

Со своей будущей женой я познакомился в девятом «б» классе. До этого ее встречал в коридоре или у ее бабушки, нашей соседки по дому. Ничем особенным она не выделялась. Но что-то щелкнуло у меня 1-го сентября, когда она зашла в класс. Мир как-то перевернулся, к школьным занятиям появился особый интерес и любопытство.

Дело в том, что она напомнила мне картины Леонардо да Винчи, особенно была похожа на Мона Лизу, бледную репродукцию которой я видел в детстве в папиных книгах по культуре эпохи возрождения. Они остались у него после экзаменов на историческом факультете педагогического университета, и я украдкой перечитывал их на веранде, где они пылились многие годы. Там даже были вырваны некоторые страницы, видимо, были очень нужны для сдачи экзаменов то ли отцу, хотя у него была великолепная память, то ли его однокурсникам, что мне казалось более вероятным.

Но, видимо, не один я в классе вздыхал по ней. Несколько моих друзей поспорили, на кого она обратит свое внимание.

И вдруг, совсем неожиданно для меня в школьном коридоре на мое плечо опустилась тяжелая рука Радика из параллельного класса 9а. Он был на две моих головы выше меня ростом, да про таких говорят – косая сажень на плечах. В общем, он уже почти взрослый мужик и говорит мне низким басом: «Не подходи больше к ней».

Я ему: «А ты кто такой, чтобы указывать? Может ты ее парень?».

Он: «Не ходи, хуже будет». И держит меня за плечо. Я, присевши, увернулся. «Ты что драться хочешь?» - спросил я его. «Конечно, ты правильно понял» - ответил он. Я ему: «Выбирай оружие: пистолеты, сабли или боксерские перчатки». Дело в том, что в первых двух случаях у меня уже был кое-какой опыт. С десяти метров я попадал в спичечную коробку, а саблями мы бегали с шести лет. Конечно же, учитывая свою категорию полутяжелого веса, он выбрал бокс. 

Я же попросил быть судьей, точнее секундантом учителя физкультуры, не объясняя причины предстоящего боя, а в качестве зрителей я пригласил весь класс. Не мог же я пригласить в свидетели друга, который не знал до конца правил боя, и вряд ли бы Радик стал бы придерживаться правил.

Но он был уж очень уверен в победе, итогом которой могла стать девушка его мечты, и рвался в бой.

Он начался сразу после занятий. Ребята пришли из нашего русского 9«б», параллельных татарского  «а» и башкирского «в» классов. В общем, полный аншлаг.

Гонг. Мой противник сразу пошел в атаку, что было весьма ожидаемо. Он весь раунд целился сразу в голову, бил. Мне удавалось уходить, то в вправо, то влево или даже назад. Публика была на моей стороне, и все подначивала: «Врежь ему». Но я четко знал, мне надо продержаться все три раунда. Первые три минуты были бесконечными. Гонг железной тарелки меня спас. «Жив - думаю, как продержаться еще два раунда?».

Второй раунд мой противник стал вести более обдуманно, долго прицеливался, пытался сыграть на опережение. Но я уже изучил траекторию его мощных кулаков, и даже сам попадал в него. Но публика визжала и побуждала меня в атаку. Я же и во второй тайм сберег свою голову.

В третьем тайме он явно устал бить, опустил руки с перчатками вниз, и лишь отмахивался от моих ударов, как от назойливой мухи.

Гонг!!! Я продержался. Судья присудил ничью – по-честному. Но это была моя победа.

Пожалуй, первая победа в неравном бою. Я завоевал право на свободное общение с нашей новенькой в классе.

Выпускной вечер мы провели вместе со всем классом на высокой скале, на берегу реки Юрюзань, строили планы на будущее в розовом цвете. Гадали, поступим в Вуз, не поступим.  Она: «Не поступлю», я: «Поступишь!».

Я проиграл пари. Пришлось купить ящик шоколада «Аленка». Она объелась, я объелся до аллергии, горько. Она уехала на Орский металлургический завод, выучилась на токаря. Три года работала, готовилась, поступила и окончила биологический факультет университета. Я же закончил физический факультет того же университета, стал по специальности химиком, но любовь у меня осталась к биологии.

Не буду расписывать подробности нашей студенческой жизни. Вместе с красным дипломом мне вручили повестку в Красную армию, хотя она называлась уже Советской. Мне был дан приказ на Запад, в восточную Германию, которая называлась Германской демократической республикой (ГДР). Уезжать из дома тоскливо, а особенно на чужбину, вдвойне тоска. Отъезд мой скрасила она, пришла к нам домой на проводы. Поели мы с родителями суп лапшу, а отец сказал: «Служи честно». Он сам ходил на Великую отечественную войну два раза: после первого жестокого ранения под Москвой в 1941 был контужен во второй раз в 1943 году. Выжил, родили с мамой пятерых детей, вырастили внуков, правнуков.

«Сын мой, когда выбираешь жену, смотри на будущую тещу», - сказал он мне, невзначай. В армии все стало острее, и я стал ближе к своей школьной подруге. Написал, мол, приеду в отпуск, поженимся, приедешь ко мне на службу, дадут нам отдельное жилье, как офицерскому составу.

Она же пишет, не хочу замуж, хочу учиться. Характер показывает. И только после службы в армии в отпуске мы поженились.

Прошли годы, мы прожили жизнь.

И теперь, спустя долгие годы совместной жизни, я ее спрашиваю:  «Что же во мне тебе не нравится?» Она в ответ: «Все в тебе хорошо устроено, однако мужского характера в тебе нет, кулаком, что ли, разок  по столу бы ударил…». И спрашивает еще меня: «А чем я тебе не угодила и не мила?».  «Да, все в тебе замечательно, - отвечаю я, - но не красуешься и не рисуешься как все обычные женщины».

Она интуитивно нашла то, что я искал всю жизнь. Важное отличие в наших характерах, психотипах, как охарактеризовал в свое время великий швейцарский психолог-теоретик Карл Густав Юнг.

Он смог установить основные отличительные признаки, характеризующие альтернативные психологические качества человека: рациональность-иррациональность, логика-этика, интуиция-сенсорика, экстравертность-интровернтность. Однако, ему не хватило краски для яркого окраса психологического пространства еще одной существенной характеристики по способу принятия решения: «мужественных» поступков при решении проблем семьи, общества, или «женского» согласия с принятым другими людьми решениями.     

Ее «мужской» характер остался прежним, каким я знал с девятого класса.

В трудные годы перестройки я пригласил ее в науку. Мы тогда перешли в новый Институт и не могли быстро развернуть химическую науку, не было необходимых запасов реактивов, не хватало приборов. Но мы с ней смогли изучать феромоны (запахи) насекомых, которыми они привлекают самок или самцов. И я почему-то решил открыть феромон колорадского жука, когда узнал, что он еще не обнаружен.

Идея понравилась Алие и увлекла ее. Она носилась по картофельным полям, собирала личинок колорадских жуков. Мы запускали их на небольшую грядку картофеля, высаженного во дворе Института. Ждали появления на растениях только что вылупившихся жуков. Под микроскопом определяли мужские и женские особи, хроматомасс-спектрометрией изучали состав запахов. Но, к нашему сожалению, оказалось, пахнут одинаково, и, что удивительно, пахнут запахом пищи – тем же картофелем.