Leonard Ural: Живой журнал Леонарда Уральского

В шесть моих лет я мечтал о настоящей рыбалке. Мне хотелось попасть на широкое море и поймать настоящую рыбу. Как в сказке, и попросить ее исполнить мою мечту о полете, как мне часто снилось. Мне удавалось увернуться от электрических столбов и проводов. Иногда даже обгонял больших птиц, паривших в небе. Но мама трогала за плечо и предлагала теплое утреннее молоко. И сна больше не было.

В нашем селе располагалось сельпо, так называлось заведение по сбору продуктов подворных хозяйств. Там за одно свежее яйцо, взятое  безо всякого спроса мною из-под домашней курицы, я приобрел рыболовный крючок, а за другое яйцо – леску. Палок у меня всегда хватало, и я как-то смастерил великолепную, на мой взгляд, удочку. Теперь оставалось добиться у мамы разрешения на рыбалку. Видимо, мне удалось прикинуться послушным мальчиком, и запросы у меня были  лишь до уличного пруда на местной речке, которую куры запросто переходили вброд. Но я знал, что там водится слишком мелкая рыба, которую мы часто ловили для удовольствия руками. И я пошел вдоль улицы, прошел ее, вышел по дороге в длинную гору, и в первый раз сам пошел за горизонт на полноводную реку – приток Юрюзани. Удочка за плечами, и весь мир подо мной, вот и граница с соседней областью - хутор, где живут бородатые мужики и выращивают репу. Наконец-то я один, сам на рыбалке. Первый выход в свет я начал солидно. Накопал ножичком червей на берегу. Запустил с берега удочку, сижу. Ну не клюет, ну нисколько. Обидно, не ловится совсем. Мне бы хоть какую, я был уже согласен и на простую рыбу.

Тут на телеге подъехали мужики и буквально неподалеку от меня вытащили поставленную на ночь «морду», буквально кишащую рыбой. Они подозвали меня, спросили, много ли я поймал? Видя мою кислую рожу, они догадались отсыпать в мое ведерко мелочь. Я так обрадовался, что домой приду не пустой. Видимо, думал, «золотая рыбка» мне их прислала. И зашагал домой в надежде, что мать мне их пожарит, и я буду с хрустом грызть прожаренные хвостики.

Дома меня встретила мама. Увидев мелочь в ведре, она жутко обрадовалась, взяла маленький топорик, порубила их и бросила курям. У меня чуть не потекли слезы, но я сдержался. Хотел есть, но не подавал виду, что голодный. А куры были очень рады, и быстро все склевали, но они не могли знать, откуда у меня удочка. Может, об этом догадалась мама?

А на следующий год я подготовился основательно. Бригадир в колхозе пригласил ребят на прополку свеклы. И я согласился взять целый гектар. Не слишком это детское занятие - париться под солнцем, но за неделю я как-то справился. Не зря мой дедушка учил меня сажать и копать картошку – его родной сын, мой дядя, не вернулся с войны.

А потом колхозный бригадир пригласил в правление за деньгами, неслыханными по тем временам – половину маминой зарплаты. И я решаюсь купить взрослый велосипед «ЗИФ» - Завод имени Фрунзе. Продавец мне и говорит, зачем же тебе, такому малому - велосипед, купил бы конфет, хватило бы на целый год. И я ему, пусть конфеты кушают девочки, сам ноги под рамку и уехал из магазина. Мать тоже расстроилась: лучше бы долги отдать, а то все время без денег до зарплаты сидим. Но я-то точно знал, зачем мне велосипед!

Через три дня, после того как у меня прошла боль в пояснице от постоянного верчения ужом под рамкой, я сообщил родителям, что еду на их родину к моей единственной бабушке в соседнюю деревню. Дело в том, что бабушка была строгой, но я знал много других родственников по папиной и маминой линии. Путешествие в 15 километров мне доставило большое удовольствие, особенно последний трехкилометровый  спуск в ущелье реки Ай. Я даже успел посидеть на кресле, только подтормаживал на поворотах. У бабушки попил чай медом, а младший брат отца, мой дядя показал мне своих пчел. Мне они не понравились, так и норовят укусить в затылок. А я страсть не люблю, когда кусают в затылок. Брр, до сих пор.

Остановился я у папиной сестры – моей тети. У них была большая семья – семеро детей, и выдающийся дядя Альтаф, высокий, стройный красавец, любил шутить. Жену называл «мамой», а мне устроил настоящий допрос: «Вот мы кушаем вареники – «казан кэкресен», как будет это по-русски?». Я, не моргнув глазом, все-таки учусь в русском классе, выпалил: «Котелкины пирожки». Он объяснил своим детям, вот как надо говорить по-русски. Так получилось, в конце своей жизни, он, тяжело больной, не мог уже говорить, и пальцем мне все показывал, как едят вареники, «котелкин пирожок».

Меня уложили спать на полу восьмым по счету, утром не будили на свежее молоко. Рай, да и только.

На следующий день, дядя позвал меня на рыбалку. Дело в том, что он с войны пришел с одной рукой, и ему нужен помощник. Его собственный сын всячески увиливал от этого дела, а я согласился.

Мне дал небольшую удочку, а сам взял настоящие рыболовные снасти: длиннющие удилища с большими самодельными крюками. Мы спустились вдоль длинной скалы и остановились возле поворота реки на косе. Он дал мне задание половить живцов, пока он готовил снасти. Мне казалось, живцы сами бросаются на крючок. Он приободрил меня, потрепав за затылок одной рукой. Насадил моего живчика на свой крюк, и закинул его почти до другого берега и стал потихоньку тянуть. Где-то на посередине реки удочку потянуло, и он попросил меня взять камень. Я подобрал овальный камень по руке и приготовился. Он одной левой рукой осторожно выводил рыбу на мелководье. Тут я отрезал рыбине путь и с первого раза попал ему по бошке – толстый и жирный окунь, нашшш!

И пошла удача.

Мы возвращались довольные через всю деревню: он со снастями на плечах и я с добычей на палке. Тяжело, конечно, но своя ноша не тянет. Вот, думаю, почему его сын, мой ровесник, уже не ходит на рыбалку.

Через три дня он снова позвал меня на рыбалку. На этот раз удача отвернулась от нас. Во-первых, он забыл купить курево, и оно у него кончилось сразу. Меня, конечно же, молодого погнал в магазин за тридевять земель. В магазине я проявил инициативу, вместо заказанного им «Беломор-канала», я прибавил свои деньги и купил более дорогой, как мне показалось, более красивый «Прибой». Это примерно также как, например, мне жена вместо «Аргументов и фактов» купила бы мне «Желтую газету». Он лишь высказал презрение к этому куреву, хотя я боялся, что он снова погонит в магазин, но, видимо, деньги у него кончились. До самого обеда, он безуспешно бросал крючок на тот берег, и иногда вытаскивал корягу. И все про себя ругал никудышные папиросы. Давай, говорит, свою последнюю рыбешку и пойдем домой, не судьба нам словить удачу сегодня.

На середине реки у него крючок как будто зацепился за корягу, и он сгоряча аж сматерился по-фронтовому. Меня, сына фронтовика  не смутило, но и я расстроился не на шутку, все-таки крючок из нержавеющей проволоки, да и леску миллиметровую не найдешь. И я во всем кругом виноват. Но коряга отчаянно рванула и чуть не утащила дядю в глубину. Он уперся об камни, и, играя в поддавки, задним ходом старался уйти к берегу. Крикнул мне, мол, бери камень покруче. Я нашел камень побольше, приготовился. Но когда стали подниматься волны от рыбины, меня охватил страх. В голову ему я не попал с первого раза, и шлепнулся воду, то ли от удара, то ли поскользнулся на камнях. Дядя, схватив большой камень одной рукой, сам старался оглушить рыбину, и в то же время, не попасть мне в бошку. Я думал, что мне наступает конец, и я уже тону. Но он как-то удачно попал и рыбина стихла.

У меня кончились силы, и рыбину тащил на плече мой дядя, а она хвостом волочилась по земле. Мне же достались снасти. Но на улице в деревне я тут же воспрял духом от восхищения сельчан, и дядя был довольный, даже день без курева. Большая семья встречала нас, открыв большие ворота. Рыбина оказалась щукой. Он положил ее на деревянные козлы, и распилили мы ее двуручной пилой. Из живота достали мы окуня, а в нем был щуренок. Оказалась «тройная» рыба. Каждому соседу досталось по «полену» рыбы.

Ему бы на безлюдный остров в океане, он бы выжил. И жил бы с большим удовольствием, слившись с природой, и семью бы прокормил. Уже став взрослым, я узнал его в повести Хемингуэя «Старик и море». Он писал точно про него: суровый юмор, ежедневный риск, борьба с суровой природой и неуемная жажда жизни.

Леонард Уральский
25.02.2012

Сегодня первое апреля 2012 года, и это дает возможность мне быть абсолютно искренним.

Сообщаю сразу, если у кого вдруг возникнет желание отнестись несерьезно к моему заголовку статьи. Тем более, сегодня, как и обещали, отключили Интернет совсем, и у меня не будет возможности повесить этот пост в Живом журнале, называемом по случайному совпадению имен - журналом Леонарда.

Буквально вчера уже поздно ночью мне пришло письмо от писательницы живого журнала, которая так удивительно расписала полет своих мыслей, как полет бабочки...

И мне тоже вспомнились мои полеты во сне и наяву в далеком детстве. Они настолько были реальными, что мне было очень тяжело уворачиваться от электрических столбов и вечно мешающих крыш около земли.

Годами постарше мне попала брошюра с распечатанными на машинке листками, скорее всего от папы, с удивительным названием: «Это должен знать каждый». Отец у меня был в то время директором школы, и это чтение входило ему в обязанность. Со школы он возвращался усталый, и просил меня что-нибудь почитать, то газету «Правда», она была тогда единственной правдой, то вот эту брошюру. Она и вправду была захватывающей.

Подробно описывался ядерный взрыв, как потом на военных сборах я узнал, было это в 1954 году, и всего-то в 400 километрах от нас по прямой как раз в розе ветров. Первый ядерный взрыв в Тоцком полигоне Оренбургской области был проведен под руководством Жукова Георгия Константиновича, кто может не помнит, героя и полководца-победителя Второй мировой войны. Рассказывают, будто, специально для него вырыли командный пункт для наблюдения из бинокля, а остатки асфальтной дороги я видел и трогал в 1971 году я сам. А взрыв тот оказался гораздо мощнее ожидаемого, что стекла, говорят, повылетали в домах Оренбурга от ударной волны. Это были первые военные сборы только что образовавшейся военной кафедры нашего университета. И мы специально сходили строем к месту первого воздушного ядерного взрыва с участием войск, фотографировались на месте эпицентра, где был установлен обелиск. Некоторые ребята ковыряли остатки сгоревших деревьев и забирали «на долгую память» домой. Физики, между прочим. Хотя, следует заметить, такой радиофобии как после Чернобыля, тогда еще совсем не было.

Первая в жизни брошюра, прочитанная мною полностью, уже тайком от папы, в пять лет, оставила во мне неизгладимый след. Я точно знал, что делать в случае ядерного взрыва «слева или справа», а голова автоматически определяла, где и под чем можно укрыться. И лишь в десять лет, попав в районную библиотеку на два месяца во время учебы в открывшемся в райцентре интернате, я увлекся чтением. И это как-то отвлекло и приоткрыло иной, загадочный мир.

Уже тогда влекла меня тайна своего имени. И в первый раз, попав в Италию, я облазил музеи и храмы Флоренции, где творил Леонардо. Как оказалось, что он крупно задолжал многим своим клиентам и вынужден был уехать во Францию. И лишь в свои сорок лет, я встретился с ним у его картины.

Сегодня как раз прошло двадцать лет, и есть повод об этом вспомнить чуточку подробнее.

Улетал я еще из Советского Союза 1991 году на попутном самолете,а прилетел совсем в другую страну, даже не имевшую названия. Я даже не знал, пустят ли меня обратно с Советским паспортом. Дело в том, что мне не дали вовремя визу, а с этим тогда была большая напряженка, а дали тогда, когда мой самолет, на который были куплены билеты, уже улетел. Другой бы, меланхолик например, сел бы и «заплакал». Но я, как человек холерического склада, разузнал про следующий рейс, отправляющийся через четыре часа. Нанял такси за бешеные по тем временам деньги - сто долларов, сгонял в Подольск за двумя моими самодельными сумками с вещами. Таксист последний участок пути в Шереметьево с пробками летел не по «встречке», а по правой, неасфальтированной полосе, и довез-таки за минуту до окончания регистрации.

Не буду расписывать, как я оказался возле Триумфальной Арки, на распутье большого числа дорог, где ко мне подошел молодой человек, и на чистом литературном английском предложил помощь, как добраться на метро до Лувра. Как меня занесла толпа в маленький вагон, по сравнению с московским,  метро. И как моя голова оказалась между двух роскошных темных грудей. Мне было трудно дышать, но две моих сумки не давали возможности повернуться, и я оказался буквально распятым на девушке, и зажатым сзади другими. Когда на следующее остановке толпа схлынула, я стал возле стенки, держа впереди сумки, приговаривал: «Нет меня голыми гр…, руками то есть, просто так не возьмете!».

Бросив ненавистные сумки на вокзале, я пошел в Лувр в надежде отыскать картины Леонардо. Я не любитель ходить по музеям с экскурсоводом, но мне оказалось несложным отыскать Венеру Милосскую по довольно  крупным размерам, с хиральностью которой был знаком со времен написания докторской диссертации. Ноги, как в современных универмагах  поворачивают на желаемые следы, сами привели в зал, где оказалась Мона Лиза.

Я шел к ней, как завороженный кролик к удаву, и остановился у невидимой преграды. Сознание, в обычном смысле оказалось «в отключке», и я будто подключился к Мировому разуму.

У меня был главный вопрос к разуму: «Кто такой человек, как устроены мозги, почему люди разные, что такое дух человека???». Все вопросы сводились к одному, как устроен человек, и как он общается с миром.

И мне пришли ответы… Я не смог их тогда записать, мне помешали японцы. Они, как мне показалось, с дикими криками «банзай»,  набросились на эту картину, щелкая фотоаппаратами, видимо и задели меня, выведя из «отключки».

Потом, уже в работая в университете Луи Пастера Страсбурга, на шестичасовой мессе в Страсбургском храме, я мог спокойно обратиться к мировому разуму с просьбой решить те или иные научные проблемы, и решение приходило всегда.

Так и вчера, я задал себе вопрос, а что же представляет собой Седьмой закон психологии, ответ пришел от электронной собеседницы.

Это внутреннее чувство вдохновения, полет мысли, фантазии, творчества. А я как "законченный теоретик", называю простыми словами, внутренним неинерциальным миром, отражающим внешнее неинерциальное психологическое пространство. Да, научная терминология чуть посложнее, чем известное многим творческое вдохновение, но она без всяких допущений с математической точностью помогает однозначно описать неописуемый ранее процесс творчества.

Как это происходит сейчас. На самом деле я просто занимаюсь тем, что переношу полученную когда-то информацию от Мирового разума (для большей ясности - сейчас есть некое его подобие «Интернет»), записанное каким-то образом и переданное Леонардо да Винчи через потрет Моны Лизы – Джоконды нашему миру. Кто сумел воспринять, прекрасно, но сложнее всего описать полученную информацию человеческими словами. И я просто передаю мысли, записываю зашифрованную информацию на человеческий и понятный нам всем язык. Тому человеку, кому все покажется сложным, я готов перевести на обычный текст, хоть на какой язык, благодаря GOGLE-переводчику (ему отдельная благодарность).

После той встречи с Леонардо у меня случился «великий подъем». Я, как будто, родился заново. Сегодня мне «двадцать тех условных творческих лет», и могу сказать, что это были две труднейшие и результативнейшие декады в моей жизни. Жизни с семьей из четырех человек - за тридцать долларов в месяц во время развала России в 90-ые. Как из прекрасно оснащенной лаборатории я перешел в другой Институт с голыми стенами и двумя допотопными телефонными аппаратами. Как я устроил презентацию будущей лаборатории структурной химии с шампанским и черной икрой, где нарисовал план развития будущей лаборатории.

И как все это осуществилось, и на следующей неделе приедет последний прибор из моих планов – рентгеновский монокристальный дифрактометр за полмиллиона Евро. Как мы разгадывали механизмы каталитических реакций, и по этой теме буквально в среду на прошлой неделе уже защищена моей любимой и талантливой ученицей докторская диссертация. Думаю, что она, или ее ученики, получат Нобелевскую премию, но эта совсем другая история.

Идеи - великое дело, когда они реализуются.

Леонард Уральский

1 апреля 2012 года, Уфа