Leonard Ural: Живой журнал Леонарда Уральского

Мама…              

                Десять лет прошло, как ушла из жизни мама, и только сейчас я понял, кем она была для меня. Конечно, очень и очень поздно, но все же лучше, чем никогда.

                Она страсть как хотела дожить до Третьего тысячелетия, и мы с ней встречали его вдвоем в доме у моего брата. Она сильно болела в это время и лежала в постели, лишившись одной ноги.

                И она была счастлива, что ее последнее желание исполнилось. Мы с ней отметили вместе вдвоем и 2001 год…

                Ее звали Нюра, Нурия – свет очей ясных. Она была младше отца на пять лет, и встретилась с ним еще до войны – они жили в одной Уральской деревне Лаклы на берегу реки Ай (в переводе Луна). Училась в педагогическом училище в Свердловске (ныне Екатеринбурге) в конце тридцатых. Рассказывала про булку хлеба, половину которой обычно съедали по дороге домой (мне до сих пор хочется отгрызть корочку настоящего хлеба). И как одна из ее подруг умерла от кровотечения: были в хлебе крошки стекла, кто-то занимался вредительством в те годы. В 1940 году ее отца и моего дедушку зверски убили кулаки, он работал милиционером. Бабушка сильно заболела с тех пор, и как я помню 1953 году она сидела на постели и рыдала вместе с подругами по поводу смерти  «Отца народов» Сталина.

                И в войну у нее, единственно работавшей в семье, на руках остались малолетняя  сестра и двое братьев. «Любимые мои тетя и дяди…»

                Как они жили тогда, - они, может, еще сами расскажут. Слава Богу, живы поныне, и здравствуют. Каждый из них достиг своей высоты в жизни. Я же с маминых слов, подтверждаемых жизнью, опишу первое свидание с папой в 1943.

                Шел уже третий год войны, отец был навылет ранен в грудь еще под Москвой в 1941, и провалялся в госпиталях. Врачи не смогли его поставить на ноги, и, списав подчистую, отправили домой к родителям – «на доживание». Слово-то какое. У моей прабабушки по папиной линии своих детей было много, и она была очень крутой бабушкой – на мне она поиспытала свои методы. Словом, не взяла она сына, или моя мама настояла, я не свидетель этому, привезли на санях моего папу к маме на постой, и он остался. Поила козьим молоком моего папу и козьим кумысом. И нам потом доставался этот чудесный напиток. И поднялся папа на ноги. Мама рассказывает, что в первый же год родилась моя первая сестра, но была очень слабой и умерла скоро. А вот остальные мы – пятеро, родившиеся через каждые три года, до сих пор топчем нашу Землю.

                Отца, как он встал на ноги с палкой, поставили директором местного интерната для детей, оставшихся без родителей, и они вместе с отцом и детьми, сажая огород, сумели остаться в живых в не слишком приветливые военные годы. А когда отцу пришла новая повестка в армию, с миром проводила его, хромого на палке. А единственный, оставшийся в живых младший брат моего отца, рассказывал мне в этом году, как заталкивали его на поезд, он сам не смог подняться в тамбур.

                Вернулся папа с жуткой контузией, полученной под Ленинградом, и с глухотой на одно ухо. Но ничего – жизнь наладилась, - у них в 1945 родился мой старший брат в честь года Победы – теперь и ему уже 67, живет под Санкт-Петербургом.

                Отец закончил педагогический институт в Уфе – ныне Башкирский государственный университет. Когда сдавал экзамен по истории эпохи Возрождения – родился я, и назвал меня Леонардом. До сих пор мучаюсь – ищу в этом «трансцендентный смысл». Направили их в соседнюю деревню Насибаш: папу директором, маму учительницей начальных классов, в соответствии с квалификацией. Жили мы в соседнем доме при школе. Школьный двор, полный травы. Мама режет вкуснейший хлеб, густо мажет медом, и мне и моим друзьям. И мы, облизываясь, гуляем по широкому школьному двору. А потом со своим старшим братом бегу открывать ворота телеге, на которой вместе с мамой привезли моего младшего брата. И было тогда мне три годика.

                Сплошное счастье прервалось жутким пожаром, возникшим из-за электрической проводки. Уборщица школы пыталась оторвать горевший шнур железной кочергой, но затряслась в судорогах. Также попало в стряску еще несколько человек, пытавшихся оттащить уборщицу. Я побежал за папой, он смог сбить кочергу сухой палкой, и вытащить из дома моего младшего брата. От дома остались одни головешки. Родителям как погорельцам выделили лес, и мы начали строиться. Мне досталась обязанность «делать гвозди» – после войны они были большим дефицитом. И я их вытаскивал из бывших в употреблении досок. У меня перед новым домом был один камень, на котором я сидел, а на другом удобном камне, правил гвозди. И добился больших успехов – меня всегда хвалили, и подкидывали по несколько килограммов. В общем, этого добра хватило и на обшивку дома. А ракету на доме выпилил я сам. Она мне тогда очень нравилась, только сейчас мне больше напоминает «Малышку», сброшенную на Хиросиму. Летом в новом доме было счастье. Всю ночь гулял с друзьями, до утра спал на веранде. Мама спросонья дает свежее молоко, и я досыпааааю…

                По воскресеньям кино, на которое зарабатываем открыванием для машин ворот в ограде, защищающей колхозные поля от набегов местных коров. По большим праздникам спектакль в клубе, поставленный учителями школы.

                Я усаживался за кулисами на сцене, по-турецки поджав ноги (они у меня удобные-кривоватые для этой цели). И так переживал за папу и маму, особенно при сценах купания в бане. Так мне хотелось отодрать прилипший к какому-то месту банный лист.

                Но играли они здорово. Я смог их сравнить только с игрой Борисовой Юлии в роли Клеопатры и Ланового с Ульяновым в Вахтанговском театре. Видно, первые впечатления были настолько искренними, что лишь спустя десятилетия я смог оценить по достоинству. Я знаю, что она написала пьесу, и я даже что-то удалось мне тогда почитать украдкой. Видимо, пора разыскать ее у брата. Может, что и сохранилось…

                Будни также не давали покоя. Убрать за скотиной, сходить за водой для них и для себя за километр, попилить и порубить дрова на год, все нипочем. Приятный момент после школы. Первый класс, прихожу домой первым, завожу самовар. Как вскипает, приходит мама усталая, вся груженная с тетрадями.

                Вдвоем пьем чай с душистым медом, обсуждаем школьные новости, потом приходит старшая сестра, потом брат. Из самовара выжимаем последнюю воду. Я уже свои уроки делаю еще до прихода мамы, а она мне подкладывает тетради своих третьеклассников. Показывает правильные результаты, мне остается лишь сверять, и ставить на промокашке оценки. Ребята двоешники, видимо, догадались, встретили меня у родника, и долго измывались надо мной. Особенно старался один, которого звали Мубаряк. Он остался на третий год еще от маминого класса, и попал в наш. Я, как правильный октябренок, должен был в классе помогать ему.

                С тех пор я попросил маму разрешить ставить оценки прямо в тетради. Она показывала, как выводить эти оценки. И когда я старался, у меня получалось.

                Только теперь я начинаю осознавать, какую роль в моей жизни сыграла моя мама. Она мне доверяла. Все, и честь и свою карьеру учителя. Я был у нее взрослым человеком, таким же, как она сама.

                Она интуитивно знала Халиля Жебрана: «Ваши дети – не дети Вам». И однажды, еще в детстве, признала за мной право на ошибку. Это было в моем годовалом возрасте, когда я вылез на улицу и поднял совершенно неожиданно руку перед проезжающим бензовозом. То ли кто-то подговорил, то ли у меня самого возникла идея. Но следующий за ним бензовоз врезался в него и повредил кран. Первый водитель взял меня за шкирку и стал ходить по дворам, пытаясь узнать, чей это мальчик. Мать промолчала, и это спасло меня и ее от наказания.

                Чуть постарше, весной у нас было какое-то ужасное наводнение. Речка Нисе, которую летом курицы переходят вброд, разлилась настолько, что в прорубь попал наш одноклассник, и его, уже бездыханного, выловили лишь через несколько дней. А в это время у моего друга появился первый в деревне телевизор, где показывали первый телевизионный сериал: «Четыре танкиста и собака». Мама меня потеряла, обыскала всю деревню, видно, напугалась сама, и мне, конечно, влетело. Хотя, по сути, она, конечно, была права. И еще. Она обнаружила мою первую попытку закурить. Мне самому было тошно после первой затяжки, да тут еще мать вмешалась. Она в первый раз мне показала ремень. Да мне самому папироса даром не нужна была вплоть до армии, где Советская армия ставила на довольствие по бесплатному куреву, по-моему, 1 пачка в день или неделю. Не попробовать даже командиру взвода было «западло», а уж солдату… . Не менять же на конфету.

                Когда старший брат с восьмого класса уехал учиться в железнодорожный техникум, все хозяйство осталось на мне. Папа всю жизнь кипел в школе или редакции районной газеты, у мамы школьная жизнь отнимала все силы. Хватало на сенокос, который был довольно тяжелой для них обязанностью, так как перед тем как мы начинали косить сено для себя, должны были скосить и собрать сено для совхоза в виде 50%. Назывался он просто - «Процент». Я же вначале, по-простому, только кипятил чай на костре. Достиг больших результатов: ведро закипало за 12 минут, мой рекорд, если не прогорала перекладина. Если бы перегорала, тогда нужно было все по новой. И были бы  уже проблемы с водой, а ее - только одно ведро.

                Затем я встал в ряд с папой-мамой, братом-сестрой, а когда они уехали, я справлялся сам. Моя норма была 10 покосов по сто метров. По полчаса на покос, отдыхаешь на обратном пути. 20 соток за пять часов – для стога сена в день. Оставшееся время на сбор готового сена. Только через несколько лет мне стал помогать мой младший брат.

                И теперь, многие годы спустя, думаю, как правильно поступили мои родители, предоставив мне возможность работать «на свой интерес».

И это дошло мне только сейчас.

                И мать моя, пожалуйста, прости, когда я переживал по поводу того, что передала свой дом в сельский совет, не сказав мне. Это был ваш дом, а моими были только правленые бывшие в употреблении гвозди. И ты была вправе решать за отца, и он бы поступил также.

                За все, чего я достиг в жизни, я обязан тебе, мама. Спасибо за то, что ты нашла и подняла на ноги моего папу. Всех своих детей, внуков и правнуков. Своих родных братьев и сестру в трудные военные и послевоенные годы. Научила много поколений учеников жить по правде и справедливости. И меня – по совести.

                               С благодарностью за все, твой сын

Леонард Уральский

04.11.2012, Уфа