Leonard Ural: Живой журнал Леонарда Уральского

или как я побывал в колхозе. Как из Леонарда превратился в Робеспьера

Выдающийся психоаналитик Зимунд Фрейд дал миру великолепное описание психологических типов в той или иной степени нарушений.

В данной статье дана попытка самоидентификации типа личности в критических условиях.

В своей книге я привел психологический автопортрет, на мой взгляд, как удачную попытку самоидентификации. Здесь же приведу некоторые характерные признаки.

1. Решения принимаю на следующий день, с утра пораньше, на свежую голову (рациональный тип)

2. Во всем полагаюсь на собственную логику, но не на авторитеты (логический тип).

3. Мир познаю не органами чувств, а чутьем, или интуицией.

4. Большой любитель пещер, работать индивидуально – словом, глубокий интроверт.

5. Принимаю мир таким, какой он есть. Словом, по моей классификации – «женский» тип. Не очень мне это нравится, но ничего не поделаешь. Знаменитый тезка там же, не обидно.

Заключение: Логико-интуитивный интроверт женского типа – Леонардо – Исследователь.

Отец был прав, назвав меня, когда изучал эпоху возрождения в университете. Ему очень понравился гений Леонардо, а я оказался очень похожим на отца. Физически – мой выдающийся нос копирует отца.  Психологический портрет, похоже, был  близок ко мне.

А что же с моей психологической массой?

Как-то я уже описывал свой первый настоящий бой с моим одноклассником из 9а за возможность ходить со своей девушкой, по происшествии десяти лет ставшей мне женой. Так вот, тогда я ловко уходил от «смертельных» ударов почти уже взрослого парня, на две головы выше меня. Успевал уворачиваться. Так и не дал ему попасть в меня, чем я спас себе жизнь. В результате признали ничью, но учитывая разные весовые категории, всем показалось, и мне тоже – это моя победа. Отсюда ясно, что я отношусь к холерическому типу, короче  «холерик», согласно своему тесту.

Как я побывал в колхозе, или как из "Леонарда" превратился в "Робеспьера"

И теперь, я вам хочу рассказать как однажды, в восьмидесятых, нас сорок научных сотрудников в очередной раз послали, да-да в колхоз.

История произошла уже после защиты моей кандидатской диссертации. И, видимо, по этой причине запомнилась на всю оставшуюся жизнь. Я постараюсь не упустить деталей. Может, все окажется важным.

Когда мне предложили ехать в колхоз, я, как всегда, согласился. Но первый раз выставил условие – меня не должны поставить командиром отряда, «начальником». Мне почему-то всегда доставалось быть «командиром» почти во всех бригадах, в составе которых мы выезжали каждое лето. Зарплаты мне хватало только на питание не слишком большой семьи. А проживание в частных квартирах требовало более трети моей зарплаты, а главное заплатить надо было вперед на целый год, что было невозможно.

Так как эпопея с квартирами у меня продолжалась 9 лет, я был «ужасно» рад доставшейся напоследок комнаты в общежитии площадью в 9 квадратных метров с высоченными потолками в 4 метра. Полагаю теперь, что эта была какая-то кладовка или раздевалка в обычной квартире. Я соорудил замечательные складывающиеся на день кровати. Для нас с женой - «французскую» кровать размерами 2 на 2 метра, а четырехлетней дочери - размером поменьше. Хочу заметить, дочь в нашей семье была нашей единственной кормилицей. Днем, с ключем на шее, простаивала длинные очереди за курицей и колбасой, так как после работы полки магазинов оказывались почему-то пустыми. И к нашему приходу одна лепила домашние пельмени. За этим занятием ее как-то застала бабушка, я ее называл «Золотой тещей». И всем она рассказывала, какая у нее внучка молодец.

Конечно, в колхоз посылали на бесплатные работы, но я всегда знал, что, если сделать основную работу, то остается время на другую работу, которая могла бы оплачиваться.

Бригада ученых подобралась крепкая: десять ребят и тридцать девчонок. Мы выехали в самый отдаленный район за двести километров, и попали в самое большое село в округе. По приезду расселились в местном клубе: ребята в предбаннике, девушки в зрительном зале.

На следующее утро нам выдали инструменты, я их опишу поподробнее. Они напоминали оружие средневековья – палаш. Своего рода прямой меч, чуть меньше метра длиной, полотно пилы шириной в три пальца, остро заточенный с одной стороны. Незаточенный конец был обмотан черной изолентой, и представлял рукоятку.

Председатель колхоза, серьезный мужик на «Газике» (небольшой джип советских времен) дал нашей бригаде задание: заготовить веточный корм, так как обычных кормов для скотины не удалось заготовить по причине продолжительной засухи. Десять машин веток за целый месяц. Видимо, у них была такая норма.

Мне стало жалко себя и свою команду, целый месяц заниматься вениками не хотелось. На работе наука остановилась, а мы тут веники вяжем…

Повели нас на рабочее место, показали «сорный» лес на брошенном поле. Я в свое время вырос в таком лесу после войны. Женщины одни в военное время не могли одни везти дрова из далекого леса, и полностью вырубили березовую рощу возле околицы в деревне. И на этом месте после войны выросла густая роща. Мы с ребятами лазили на тонкие березки почти до вершины и мягко спускались «на парашюте» на наклоняющихся стволах, если везло. Иногда не везло, вершина ломалась, и мы испытывали «жесткую посадку». Видимо, мы были не слишком крупные, под ногами земля, а не асфальт. Ноги-руки не ломали в «козлином» лесу, что-то ничего такого не припомню. А козлиным лес назывался потому, что местные козы объедали нижние листья и ветки, а лес был чистеньким на высоте нашего роста, и прозрачным почти насквозь.

Здесь также оказалась густая березовая роща с толщиной некоторых деревьев до 5-6 сантиметров. Наша мужская бригада срубала нижние ветки, заместо настоящих козлов, а девушки аккуратно вязали их в виде веников.

Мне показалась как-то обидным козлиная работа, с которой мы вряд ли бы и за месяц управились с заданием. Я взялся рубить «сорный» лес. Вначале рубил мелочь. Потом разошелся и наловчился срубать даже толстые стволы одним «махом». К вечеру осталась длинная просека шириной в 5 метров. Меня остановил подъехавший к вечеру председатель, и сказал: «Хватит, у нас помещения-то нет для сушки». Я ему сразу насчет другой работы. И он предложил коровник, который начали строить его штатные строители три года назад.

Довольные трудовым днем мы возвращались в деревню. Нас встречают местные аксакалы и говорят, что руководитель нашей команды, который ушел якобы благоустраивать наше помещение, что-то там в деревне пьяным нашкодил. Мы как-то не обратили на это должного внимания. Крепко поужинав, вышли на крыльцо попеть песни бардовые под гитару.

Сплошная идиллия: вечер, девушки, гитара. Эмиля голос золотой.

И как-то к ночи возле ограды клуба собирается толпа деревенской молодежи. Мне показалось больше полусотни парней, у многих в руках железные прутья. Из толпы выдвигается семеро смелых, а самый смелый подскакивает и замахивается на нашего гитариста Эмиля (к несчастью, рано ушедшему из жизни). Он увернулся от удара, а рука нападающего задела ухо нашей девушки. Она завизжала от боли, а Эмиль бьет ребром гитары прямо в голову нападающего. Гитара вдрызг разбивается, успокоив разгоряченного парня. Я кричу девушкам – "в клуб!", говорю Эмилю, иди, поднимай ребят. А тут подбегает второй верзила, хватает меня за грудки с рубашкой, прицеливается головой в меня, и своим коронным ударом бьет головой в мою голову - калган называется. Мне хочется остаться в живых, и ухожу вниз. Он с огромной скоростью ударяется об косяк, и, окровавленный,  сползает по мне, пачкая кровью и меня, и оставшуюся одежду. Я успел зайти в клуб, закрыв дверь держал ее, сколько у меня было сил, а потом со всей силы открыл ее одновременно с усилиями остальных. Они не ожидали, что я так быстро сдамся, и повалились вместе с дверью. Я схватил по дороге стоявший стул, разбил сходу лампочку. Подняв над головой стул, остановился за следующей дверью, приговаривая, ну кто тут смелый, заходи. Была лишь одна мысль, еще одного могу успокоить. Никого не хочу убивать, но ведь и жить хочу. Мои молитвы, похоже,  дошли и до них. Никто не захотел идти в темноту, никто не хотел умирать. Обсудив матом сложившуюся ситуацию, они вышли из темного здания на освещенный двор договариваться с остальными. Я тоже пошел в зал, хожу по залу весь в крови и рваной окровавленной рубашке, расставляю ребят по окнам со своими инструментами. А девушек попросил соорудить баррикады возле входных дверей. Сам себя не узнаю, противотанкист,  словом, по военной специальности. Чем сильнее танковая атака, тем точнее удара, а главное, остаться в живых. Только тогда можешь что-то отразить.

Когда смог заговорить, расспросил руководителя нашей группы, что же он такого наделал. Он говорит, что после трехлитровой банки пива не нашел туалет и решил свой вопрос возле будки. Он не знал, что это был колодец. И не знал, что в деревне живут и мусульманы. У них за это могут и убить. Я ему, вот и выйди ребятам, объясни, скажи правду! Он трясется: «Я боюсь, меня убьют». Я отправил на переговоры Эмиля. Я знал деревенские правила групповых драк.  Мы отправляем «один на один» нашего парня. Никаких других сил. Дерутся до конца только руками. Наш парень вернулся через двадцать минут с синяками, но живой. Ребята разошлись.  Меня трясло  всю ночь. К утру заснул. Проснулся. Голова свежая. Я был на краю жизни и смерти. И теперь, как я понимаю, в неинерциальном психологическом пространстве. Пронесло, пространство успокоилось, и я вернулся как будто с того света, где «сатана» правит бал. Моя психологическая система оказалась устойчивой. И не дай бог кому-нибудь испытывать, таким образом, свою судьбу.  

Назавтра мы пошли осматривать объект. Нашли там фундамент. Сказали, что завершения работы нам нужен месяц. Это стандартная наша норма - коровник в месяц (только потому, что у нас отпуск бывает месяц). Тут на всех парах прибежал запыхавшийся бригадир строителей с небритой щекой, и пообещал председателю, что до зимы они сделают.  И картинно поклялся. Председатель предложил нам другую работу – построить дойку под крышу размером 10 на 100 метров.

Я спрашиваю, а где материал? - Из леса, вестимо. Весь следующий день рубили лес и вывезли ее колонной из пяти тракторных телег в местную лесопилку. Лесопильщик, как всегда, пьян. Мы ему дали еще бутылку, чтобы не путался под ногами. На третий день были земляные работы, а на четвертый подогнали под крышу. Доярки тащили из дому все, что у них было. Сметану, самогонку, самое вкусное, все, что было в заначке от мужей. На открытие вечером прикатил председатель, пообещал назавтра же деньги.

В первый раз за многие годы заказчик на следующий день после завершения работ заплатил деньги. Огромные, по тогдашним меркам. Я поделил пополам. Половину поделил между четырьмя поработавшими друзьями-добровольцами,  остальных, от имени работавших, пригласил в самый лучший ресторан города.  Они тоже заслужили, так как за четыре дня успели собрать все нарубленные ветки и загрузить их под колхозный навес.

Так, благополучно завершилась моя последняя колхозная эпопея восьмидесятых.